Джаханнам, или До встречи в Аду - Страница 166

166

Троица прошла мимо дома и зашла в тренировочный комплекс, и следом за ними шагнули Травкин и Яковенко. Тут манеры конвоиров резко испортились: они подхватили идущего посередине человека за локти, выворачивая их, нацепили наручники и поволокли вниз.

Через секунду пленник оказался в длинном и темном помещении тира. Травкин щелкнул выключателем, осветившим белые стены и черные круги мишеней, спецназовцы швырнули пленника на стул между мишеней, стащили с него маску и бесшумно сгинули.

Пленник был мужчина лет сорока, в превосходной физической форме, со сломанными ушами вольного борца и набитыми костяшками пальцев. Неуловимая развязность позы выдавала в нем не бойца, а бандита, и даже сейчас, в чужом подвале, в позе его была смесь униженности и наглости.

– Познакомься, – сказал Травкин, – это Костя Покемон. Его четыре часа назад подорвали из такого же гранатомета, как те, которые он поставлял Халиду.

– Это не я! – вскрикнул пленник. – Это не я! Он все забрал на складе!

– Ты только что сказал, что не все.

– Я не знал! – сбивчиво заговорил бандит. – Я думал, это для Китая. Для Синьцзяна. Там был один мужик, который говорил по-китайски. Но переговоры вел Халид.

– И ты его не узнал?

– А ты б узнал? Седой, и морда другая. Да в натуре считал, что участвую в спецоперации.

– По китайцам?

– Это они должны были проверять, китайцы они или нет! Да? Если в деле ФСБ, то кто должен проверять китайца?

– Да, – сказал Травкин, – Синьцзян, говоришь? Я на все, что вы ему продали, готов освободить Синьцзян и еще Цзяннань в придачу, а не то что какой-то сраный нефтезавод раздолбать. И сколько ты заработал?

– Ничего. Все забрал себе Коля Морозов. Начальник особого отдела дивизии. Сказал, для старших. Мол, это санкционированная операция. Типа, больно жирный Китай стал, и есть молчаливое одобрение на поощрение китайского сепаратизма.

Покемон внезапно подскочил, прямо со стулом.

– Блин, Никита, ты представляешь? Я принес ему тему, я развел военных, а он сказал, что это спецоперация, и забрал все бабки! Сказал – наверх.

– А потом ваш общий друг свел знакомство с зампотехом Шлыковым и пилил бабки уже без вас?

– Он не только с ним пилил бабки.

– Ты полагаешь, Рыдник был в доле?

– Откуда я знаю! Я только знаю, что стрелял в меня он. Позвонил и сказал, чтобы я немедленно приезжал на совещание, которого не созывал. А когда машина выехала, в нее влепили ПТУРом.

– Но тебя в машине не было.

Костя Покемон кивнул.

– Потому что два дня назад ты почти таким же способом отправил на тот свет подполковника Усольцева. И почуял вонь.

Бандит насупился.

– Послушай, Никита, у меня есть предложение.

– Предложение? – переспросил Яковенко.

Костя Покемон блеснул на него бешеными глазами:

– Слушай, ты, москвич, не лезь. Это Кесарев.

– Я могу уйти, – сказал Яковенко.

Травкин промолчал.

– Ты поцапался с Рыдником, – сказал Костя Покемон, – кончится операция, и кому-то из вас не жить. Тебе нужен компромат на Рыдника, и я могу его дать.

– И что взамен?

– Ты покупаешь мой бизнес. Здесь. Сейчас. Крабовая флотилия, Никита. Лучшее, что осталось от «Дальморя». И всего за пять миллионов долларов. Можно в рассрочку. Это копейки, Никита. Ты можешь завтра же перепродать ее на порядок дороже.

– А потом Рыдник ее отберет?

– Рыдник ее не отберет, если я дам тебе показания про Халида. Рыдник даже пальцем ее не тронет. Послушай, я понимаю, что я влип. Если я выйду на улицу, я сяду. А если я сяду, меня убьют. Никому не надо, чтобы я на суде рассказывал про этот долбаный грузовик. Ты переводишь мне деньги на счет, который я назову. И помогаешь мне выбраться из страны. А взамен я отдаю тебе мой бизнес и показания, которые его защитят.

Яковенко внимательно посмотрел на своего друга и, рассудив, что он здесь лишний, вышел на воздух.

От морозного воздуха резко посветлело в голове, и отраженное настом солнце брызнуло в глаза бликами тысяч оптических прицелов.

Дети все так же играли в простреленном автобусе.

Дверь травкинского дома отворилась, и на крыльце показалась тоненькая фигурка в джинсах и слишком большой куртке.

Куртка принадлежала самому Яковенко, он вчера отдал куртку ей, когда вытаскивал из автобуса, а она царапалась и кричала, что хочет обратно, и Травкин закатил ей пощечину, потому что иначе ее бы точно забрала прокуратура, – и тогда она затихла, свернулась где-то на дне куртки и поскуливала оттуда, как щеночек с отдавленной лапой.

Теперь она стояла на крыльце и глядела на детей, играющих в террористов и спецназ. Такой взгляд Яковенко видел у чеченок, приходивших за своими мужьями к воротам Ханкалы. Он хотел что-то сказать, но слова застряли где-то между языком и зубами. Почему-то ему было гораздо легче убить человека, чем заговорить с этой женщиной. Ее вопрос застал майора врасплох:

– Неужели вы не можете договориться?

– С Халидом Хасаевым?

Яковенко не любил материться перед женщинами, но он постарался, чтобы произнесенное им имя звучало, как матерное ругательство.

Мила молчала.

– Мой муж, – вдруг спокойно сказала она, – и его брат… они говорят по-русски. Они думают по-русски. Иногда. А я… видела других. Молодых. Они не думают. Они молятся. Они не чеченцы. Они фанатики. Для Халида мы русские. А для них мы неверные. Если вы считаете, что Халид Хасаев – самое страшное, с чем вы имели дело, подождите. Убейте его, и посмотрите, кто придет ему на смену. Потому что Халиду нужна Чечня. А этим нужен весь мир. И весь Кавказ. Говорят, вы командуете штурмом. Неужели вы не можете этого понять?

166