Джаханнам, или До встречи в Аду - Страница 165

165

На заводе в это время хозяйничал Хасаев.

Да эту историю соответствующие органы на следующий день должны были знать. Из нее одной можно было сделать надлежащие выводы!

И ведь их предупреждали! Баров предупреждал.

Баров взял этот завод, Баров уже держал его в кулаке и смотрел, как предприятие, словно большой лимон, начинает сочиться соком наличных, – неужели Данила Баров тот человек, который потребует разнести на куски его собственное имущество, если есть шанс обойтись без этого?

Баров даже не проявил чудеса проницательности: он лишь констатировал очевидный нефтехимику факт. А начальник штаба решил не обращать внимания на факт, потому что система, которую он возглавлял, последние годы занималась борьбой с фактами. И теперь их задача была вдесятеро сложнее, чем если бы они с самого начала хотя бы спросили экспертов.

И все же, как ни странно, у Яковенко была надежда на успех. Надежда была не потому, что теперь вместо командиров-бестолочей ими руководил командир-предатель. И не потому, что вместо операции по освобождению заложников они теперь отрабатывали операцию по уничтожению террористов.

Надежда основывалась на том, что Халид Хасаев действительно оказался очень предусмотрительным человеком.

Он был шахматист, а у шахматистов нет психологической привычки стрелять в противника, и даже если они умеют стрелять, они страшно не любят стреляться.

Халид вел переговоры. Халид выигрывал всухую, со счетом три – ноль, он поймал на крючок Рыдника, раздавил Плотникова и дважды вывозил русских мордой в грязи в прямом эфире. Халид был сильный игрок – и в этом-то и была его слабость. Есть виды спорта, в которых, чтобы выиграть, не надо быть чересчур умным, и теракт – один из них.

Халид слишком привык побеждать, а значит – привык оставаться в живых. В его команде не было закованных в пластит шахидок; из машин, взорванных на нефтебазах, ни одна не была уничтожена смертником, – все эти люди аккуратно установили на бензовозах таймеры, отошли на порядочное расстояние и, убедившись, что задание выполнено, просочились на завод сквозь неплотную еще линию оцепления.

Каждый человек хочет жить, даже принесший клятву смертник. На этом и основана стратегия борьбы с террористом: разговаривай с противником, соглашайся с ним, дай ему почувствовать, что он победил, дай ему размякнуть – и стреляй ему в лоб, раньше, чем он успеет перестроиться и нажать на кнопку.

Халид слишком долго разговаривал. Халид слишком долго выигрывал. Халид взял себе слишком хвастливый позывной, «Фатих» – победитель. Он подсознательно рассчитывал победить Кесарев, подобно тому, как турецкий султан с тем же прозвищем захватил Константинополь. Как ни парадоксально, но у Яковенко была уверенность, что новое требование Халида – еще не последнее. Рыдник был прав: этот человек не ставил невыполнимых задач. Требование независимости Чечни – задача невыполнимая, и сто к одному, что у Халида есть за душой еще какие-то планы. Закошмарит всех, снова нагонит ужасу, а потом осклабится и скажет: ну хорошо, с вас еще четыреста миллионов, и я убираюсь с завода.

Вон она, яхта Барова, как стояла, так и стоит, с водой и жратвой. Ничего с ней не сделалось, только о пирс ее приложило через пятнадцать секунд после взрыва. Полпирса, надо сказать, обвалилось, – а яхта цела.

К сидевшему рядом Травкину подбежал караульный с ворот, что-то зашептал, озираясь, на ухо. До майора долетел обрывок фразы:

– Живой…. да, совсем целый… хочет вопрос решить.

Травкин поднялся с завалинки во весь свой немалый рост, жестом приглашая майора с собой:

– Ну-ка пошли решим…

* * *

Травкин распахнул перед Александром белую железную дверь, и они оказались возле дома полковника – того самого, к которому Травкин и Яковенко подъезжали прошлой ночью.

Тогда, в темноте, оглушенный отставкой Яковенко не заметил ничего, кроме трехметровой стены корейского кирпича и встающей над ней черепичной крыши, – сейчас, изнутри и при свете дня, ему открылось зрелище в своем роде поразительное.

Дом Никиты Травкина выглядел внушительно, но по новорусским меркам достаточно скромно: два этажа, красный кирпич, стеклопакеты, квадратная челюсть входа. Зато участок, обнесенный стеной, был огромен: гектаров десять, не меньше, и на этом участке стояло еще шесть таких же домов. Тут же на участке имелись баня, футбольное поле, приземистое здание – не то учебный центр, не то казармы – и самая настоящая полоса препятствий, отличавшаяся от той, что в Челокове, только дополнением в виде совершенно раздолбанного автобуса с приставленными к нему штурмовыми лестницами.

Словом, это был не тренировочный центр и не новорусский жилой комплекс, а разумно организованная военная артель, удивительная не то хозяйственная, не то социальная форма – не коммерческая компания, не бандитская группировка, не государственная структура, наконец, а нечто среднее между всеми тремя.

За стеной начинался примыкающий к комплексу собственно полигон, тот, на котором сейчас штурмовали макет факельной установки, – здесь же была тишь да гладь. Возле дома на веревке сохли чьи-то подштанники, из окна тянуло наваристым борщом, и стайка детей на полосе препятствий, размахивая игрушечными автоматами, играла в спецназовцев и террористов.

Из стоявшего у ворот «Паджеро» вылезли трое: все в камуфляже и масках, но натренированный взгляд Яковенко немедленно отметил существенную странность: боец, шедший посередине, был без оружия, и хотя руки его были не заломлены за спиной, но все же Яковенко видел, что конвоиры контролируют каждое его движение.

165