Джаханнам, или До встречи в Аду - Страница 175

175

Двое спецназовцев подошли к бывшему заложнику, заломили ему руки и потащили вон. Плотников наклонился к губернатору и что-то зашептал ему на ухо. Яковенко сидел достаточно близко, чтобы расслышать: «Пособник боевиков… Недостаточная бдительность… вот она, связь между Западом и террористами…»

Через мгновение Плотников и губернатор поднялись и исчезли в проеме двери. Генерал Плотников только что одержал первый успех: он арестовал пособника террористов еще до конца операции, и пособником этим оказался не кто иной, как американский директор захваченного завода, подписавший с Халидом Хасаевым договор на монтаж систем безопасности завода. Это было прямое доказательство связи Хасаева с силами, которые вот уже семьдесят лет стремятся расчленить страну!

– Совещание закончено, – распорядился начальник штаба Рыдник. Генералы и полковники начали поспешно вставать. – Яковенко и Травкина прошу остаться.

Из аудитории уже только что не бежали. Никто из генералов не горел желанием присутствовать при том, как начальник штаба будет отрывать головы двум подчиненным офицерам. К тому же Яковенко готов был побиться об заклад: каждый из них, с негодованием отметая инсинуации заокеанского коммерсанта, сейчас побежит проверять выданный ему противогаз.

Внезапно Яковенко сообразил, что эти останутся в живых. Сероводород – это вам не какой-то хитрый химический подвох, от которого превращаются в жижу внутренности и лопается кожа, от него спасет любой противогаз, и для себя противогазов руководители операции раздобыли достаточно. Они будут сидеть, похожие на резиновых свиней с пятачками вместо носа, и смотреть, как умирают те, кого они должны защищать.

Яковенко и Травкин остались наедине с начальником штаба.

– Хотите еще говна добавить? – спросил Рыдник.

Яковенко молчал. Он и его люди были приговорены к смерти. Если б Хасаев добивался только независимости Чечни – тогда был бы шанс. Один из ста или даже один из пятидесяти. Каждый человек, даже исламский фанатик, даже смертник – хочет жить, и на этом стремлении жить основываются все методы борьбы с террором. Даже шахид медлит нажать на кнопку, считает, что все обойдется, и его тело, вопреки его мозгу, надеется, что между жизнью и смертью он сможет выбрать жизнь и все равно победить.

Хасаев расставил фигуры так, чтобы победить в любом случае. Он не будет колебаться. Оставалось только надеяться, что кнопка, которая выпустит газ, одновременно взорвет и мазутовозы. Потому что его люди тоже будут в противогазах, и слишком страшно было бы, если б в ополовиненном сероводородом городе, кроме руководителей операции, остался бы в живых и спецназ ФСБ…

– Возвращаюсь к моему первому вопросу, – сказал Рыдник, – у вас есть изменения в плане штурма?

– В плане штурма у меня изменений нет, – спокойно ответил Яковенко.

– Ты по-прежнему готов возглавить захват факельной установки? – уточнил Рыдник у Травкина.

– Да.

Рыдник взглянул на часы:

– Как начальник штаба я переношу время операции на семь часов вперед и назначаю штурм на двадцать один пятнадцать. Это приказ.

Яковенко вздрогнул, словно его ударили под дых.

– Но это безумие! Это через час!

– Вы не готовы?

– Мы готовы, но…

Палец начальника штаба уперся в грудь Яковенко.

– Операция будет удачной. На неудачу мы не имеем права. Командуешь ею ты, и если в девять четырнадцать ты решишь, что штурм не имеет шансов, ты можешь его отменить.

Начальник штаба резко встал и вышел в коридор. Травкин и Яковенко переглянулись.

* * *

Генерал Рыдник прошел мимо офицеров, толпившихся в коридоре, подозвал одного из своих заместителей и вместе с ним вернулся в собственный кабинет.

У заместителя Рыдник осведомился о том, развернуты ли полевые госпитали; выслушал подробный отчет и отпустил офицера.

Кабинет, принадлежавший директору какого-то мелкотравчатого АО, снимавшего в мореходке часть третьего этажа, выглядел довольно жалко: половину стекол в нем вынесло, и окна были забиты фанерой. В туалете на полу лежало расколотое зеркало. Рыдник поглядел в один из осколков: на сером наждачном лице из-под набрякших век выглядывали воспаленные глаза, с мраморно-белым белком, испещренным красными прожилками.

Когда именно он сломался? Ведь он, Савелий Рыдник, не был ни идиотом, как Терентьев, ни карьеристом, как Плотников. Он пришел в КГБ защищать Родину. Он пришел потому, что он любил Россию, такой, какая она была, и потому что он искренне считал, что спецслужба – это самый мощный, самый сильный, самый эффективный инструмент, который есть у государства. Сильнее армии. Сильнее милиции. Ну, может быть, не сильнее экономики.

Когда это началось? Тогда, когда он ездил на стрелки? Но Рыдник и сейчас не чувствовал за собой вины. Он не убивал, не насильничал, не лез в душу с услугами. Время было такое. Если бы он не тянул мазу за коммерсантов, их бы сожрали бандиты.

Тогда, когда он впервые получил деньги с Руслана? Но это не была плата, это была дань, и это даже не деньги были: Руслан отдал управлению новенькие компьютеры. Не он был агентом Руслана, Руслан был его агентом среди чехов, и это было круто: он, Савелий Рыдник, угрозами и шантажом перевербовал двоюродного брата самого крутого кесаревского зверька.

Тогда, когда он впервые поехал в Чечню? Но он ехал не за деньгами. Он ехал убивать. Он приехал вместе с товарищем, с Сашей Ивкиным, а через три дня он сидел в густой пшенице, и перед ним был труп Саши Ивкина, с отрезанным членом и с животом, набитым соломой и взрывчаткой, и никак нельзя было разминировать этот труп, а можно было только зацепить его кошкой и взорвать гранату к чертовой матери. И после того, как это было сделано, тридцатипятилетний майор Рыдник повесил на плечо карабин и ушел в зеленку, один, и когда он вернулся, он принес с собой на могилу Саши Ивкина проценты с того, что чечены отрезали у Ивкина.

175