Джаханнам, или До встречи в Аду - Страница 159

159

Баров помолчал.

– Зачем это тебе?

– Ваш президент развязал войну против Чечни. Ради того, чтобы прийти к власти, крошечной, глупой власти – он сделал так, что мой народ мучают и убивают. Он заплатил за свой пост кровью моей матери. Я убил десятерых за мою мать. Но тот, кто приказал начать войну, – он жив. И это не полковник, не майор, не генерал. Это ваш Верховный главнокомандующий.

Чеченец помолчал.

– Я мечтал убить его. Несколько месяцев я жил в Москве, я выслеживал его, как лиса мышь. Он панически боится заговора. Его охраняют, как не охраняли никого и никогда. Но в конце концов я нашел дорожку, потому что чем больше охраны, тем больше в ней людей, готовых предать, и потому что в вашей стране все можно купить за деньги. У меня все было готово. А потом я подумал – какой прок? Я убью этого человека, но я не могу убить всех, кто вместе с ним отвечает за эту войну. Я убью этого человека – но он станет героем, и те, кто вокруг него, продолжат убивать. И я придумал, как уничтожить не только его, но и всех остальных. Когда Россия разлетится на части, Чечня станет просто одним из осколков.

– И поэтому ты выбрал Кесарев?

– Поэтому я выбрал Кесарев. Здесь девять часов лета до Москвы. Здесь японские машины, корейские автобусы и американские яхты. Ты когда-нибудь видел, как ломается на льдины сползающий в море ледник? Вся ваша Россия – ледник. И как только Кесарев сползет в море, за ним пойдет ломаться все, что к нему примыкает.

– И за то, чтобы уничтожить этот ледник, ты готов отдать жизнь?

– Здесь многие готовы отдать жизнь. Я готов отдать честь. У меня не будет славы шахида. Мой народ будет помнить Халида Хасаева, как предателя. Как агента ФСБ.

Баров лежал, полуприкрыв глаза и откинувшись на продранную спинку дивана. Он спас от Халида пятьдесят человек. Он не сумел спасти свою дочь. Он не сумеет спасти город. Это невозможно.

А главное – невозможно было спасти Россию. Ибо что бы ни говорил Халид о свободе Чечни – он лгал, лгал, даже если сам считал, что говорит правду. Халиду и таким, как он, не нужна была независимость. Им была нужна война. Это было единственное, что умел Халид, – воевать, и его власть над своими людьми основывалась на том, что он воевал лучше других. Никто не может отказаться от власти даже ради спасения родины, – и если завтра каким-то чудом Халид получит то, что он требует, то послезавтра он найдет повод затеять новую войну с Россией.

Крошечное окно комнатки выходило во внутренний двор, и ни один звук, произнесенный здесь, не мог быть услышан сканерами ФСБ. Беленые стены были как закрытые глаза мертвеца. За стенами была ночь, а здесь, в кабинете, была тьма. Сгусток тьмы сидел напротив Барова и улыбался.

– Больно? – спросил Халид.

– Нет.

– Ты останешься хромым на всю жизнь.

– Это будет, видимо, ненадолго.

Баров снова закрыл глаза.

– Ты спишь?

– Нет. Но у меня такое ощущение, что я сплю и вижу кошмар. Я… прикажи унести меня к остальным заложникам.

Халид встал и принялся ходить по комнате. Он двигался по протертому линолеуму, как рысь по лесу, – бело-серый, смертоносный, семьдесят килограммов мышц, сухожилий и крови, сплетенных в самую смертоносную боевую машину, когда-либо созданную природой, – в человека. Пистолет, небрежно засунутый за пояс. Рукоять кинжала рядом с деревянными щечками «ТТ», и другой нож, выглядывающий налитой свинцом головкой из-за берца тяжелого армейского ботинка. Баров впервые осознал, что Халид почти не пользуется огнестрельным оружием. Всегда, когда Халид убивал на его глазах, он делал это ножом.

– Ты больше не увидишь остальных заложников. Ты услышал слишком много, Данила. Ты хуже сыворотки правды. У тебя дурацкий дар развязывать язык, ты это делаешь лучше Висхана. Теперь я понимаю, как ты скопил свои миллиарды.

– Ты пристрелишь меня?

– Не раньше, чем ты заплатишь двести миллионов. Мне очень жаль, Данила. Пять минут назад я бы мог за двести миллионов подарить тебе жизнь. Любознательность тебя сгубила.

– Я уже тебе сказал, у меня столько нет.

– А ты поднатужься.

– Зачем покойнику деньги?

– Не беспокойся. Когда в России начнут вешать на зубцах Кремля тех, кто заказал мне этот теракт, Чечне эти деньги очень пригодятся.

– А если я их не переведу?

Халид присел рядом с пленником на корточки, и на Данилу пахнуло застарелым потом и кровью. Нож за поясом Халида был так близко, что Данила мог вытянуть пальцы и потрогать рукоять.

– Даже не думай. Ты не выдержишь. Я же вижу, Данила, в каком ты состоянии. Ты весь трясешься. И не только из-за раны. Просто смерть была слишком близко. Ты игрок, Данила. Но ты не Рэмбо, чтобы выдерживать пытки. Я тебе не советую даже пробовать. Ты будешь весь в дерьме и крови, а результат будет тот же. Водки хочешь?

– Да.

Халид встал. «Если бы я успел выхватить нож», – подумал Данила и тут же оборвал мысль. Он не успел бы выхватить нож из-за пояса чеченца, даже если бы это Халид был ранен, а он, Баров, совершенно здоров.

Между тем Халид, нагнувшись, достал откуда-то из шкафа обыкновенное жестяное ведро, доверху забитое отборным пойлом. Водки там, собственно, не было: коньяк да виски. Вряд ли чеченцы привезли весь этот харам с собой. Бутылки могли происходить только из одного места – из бара в кабинете Сурикова. Странно было видеть, что в стоявшем перед ним седом смертнике в камуфляже что-то сохранилось от бесшабашного кесаревского авторитета, обожавшего дорогие тачки, смешливых девок и коньяк по три тысячи долларов бутылка.

Халид достал два пластиковых стаканчика, молниеносным движением руки срубил горло бутылке «Хеннесси» и разлил темно-коричневую струю по стаканам.

159