– Олег Николаевич, – сказал Данила Милетич, – в прошлом квартале моя фирма поставила вам триста тысяч тонн нефти для переработки и не получила в обмен ничего. Где мое топливо?
– А я его другим людям продал, – ответил директор, – я им тоже должен был.
– С учетам задолженности по предыдущим поставкам, – сказал Милетич, – долг завода передо мной и Артемом составляет девяносто миллионов долларов. Как рассчитываться будете?
– Данила Александрович, – Мезенцев прижал руки к сердцу, – да я всей душой… да я же не для себя, для рабочих… ты же видишь, в каком завод состоянии, все тащут, поганые, все…
– В оплату ваших долгов я согласен взять акции завода, – сказал Данила, – двадцать семь процентов, если не ошибаюсь?
Мезенцев страшно удивился. На чековом аукционе завод выкупил через подставную фирму двадцать семь процентов собственных акций, но зачем это было сделано, директор толком не знал. Так, все покупали, и он купил. Что такое акции – директор не понимал. Главным и высшим экономическим благом он считал пятьдесят центов с тонны переработанного топлива, которые отстегивал ему Данила Милетич.
– Да бери! – сказал директор.
В течение следующих трех месяцев Данила Милетич скупил еще десять процентов акций; часть на аукционе, устроенном краевой администрацией, часть у замов Мезенцева. В начале 1995-го Данила нанял брокерскую контору, которая скупала акции у рабочих прямо за проходной, и только тут Мезенцев опомнился.
Кто-то растолковал директору, что, купив контрольный пакет, Милетич и Суриков выгонят его с завода. Мезенцев ошеломился. Он был твердо уверен, что рабочие без него пропадут.
Спустя три дня милиция арестовала брокеров, скупавших у рабочих акции, а Мезенцев предупредил, что будет увольнять всех, кто продастся Милетичу.
Продавать продолжали все равно, потому что Милетич давал за акции деньги, а на заводе не платили зарплату.
Тогда Мезенцев тоже стал скупать акции. Правда, у него не было для этого денег. Каким образом у директора завода, занимавшего площадь в девятьсот гектаров и разворованного до нитки, не было денег для скупки акций, оставалось для Милетича одной из самых непостижимых экономических загадок, и тем не менее это было так. Там, где Мезенцев воровал копейку, он позволял украсть рубль, а ущербу наносил на тысячу рублей. Это был один из главных принципов советской и постсоветской экономики. Где легче всего красть? На пожаре. Потому что если человек крадет копейку и кроме копейки ничего не пропадает, это заметно. А если человек крадет копейку, а пропадает на миллион – кто углядит в миллионе копейку?
Так как собственных денег у Мезенцева не было, он попросил помощи Миши Пищикова, своего давнего партнера и бывшего коммерческого директора завода, который, собственно, и снабжал заводские магазины китайскими кедами по цене корейских магнитофонов и корейскими магнитофонами по цене японских автомобилей. Взамен Мезенцев отпускал Пищикову прямогонный бензин вдвое ниже себестоимости.
Цена акций, которые скупал Милетич, выросла до двадцати долларов за штуку. В заводоуправлении появилось два окошечка. На одном – окошечке бухгалтерии – была надпись: «Зарплаты нет». Другое окошечко было то, через которое фирма Пищикова скупала акции. Пищиков давал за акции по десять долларов.
Прошло две недели, Пищиков скупил около пятнадцати процентов акций. Собрание акционеров должно было состояться в субботу. В среду успокоенный генеральный навестил губернатора края и попросил у него на всякий случай помощи против московских варягов.
– А у тебя сколько процентов? – спросил губернатор.
– У меня контрольный пакет, – сказал Мезенцев, – включая рабочих, которые все как один на моей стороне, и Мишу Пищикова.
– Странно, – сказал губернатор, – насчет рабочих я не знаю, а Пищиков с Милетичем вчера были у меня. И Пищиков сказал, что будет голосовать за Милетича.
Данила Милетич нашел Савелия Рыдника на работе. Тот сидел в своем кабинете вместе с Егоркой Осокиным и еще одним незнакомым Даниле парнем. Чекисты были в грязном полевом камуфляже. На столе лежал автомат Калашникова и стояла бутылка водки.
– Вы откуда такие? – спросил Милетич.
– Из Чечни, – ответил Осокин.
– И как в Чечне?
Рыдник посмотрел на коммерсанта мертвыми глазами. Потом сунул руку куда-то под стол и вынул оттуда рюкзак.
– Вот как в Чечне.
Милетич заглянул в рюкзак и не сразу понял, на что он смотрит. Рюкзак был доверху набит солдатскими билетами.
– Это что? – спросил Милетич.
– Выменял, – ответил подполковник Рыдник. – Один рюкзак и двух живых.
Данила молчал.
– Я был мушавером в Афганистане, – продолжал Рыдник. – Помню: мы идем по ущелью. Вниз гора, а вверху облака. А мы по карнизу идем. И по карнизу этому лупят душманы. Целую позицию себе оборудовали. Вызываем помощь. А какая помощь? Вертолет они подстрелят, истребитель должен два месяца тренироваться, чтобы пролететь по этой аэродинамической трубе. И через три минуты по ущелью такой гул. Вылетают – ниже нас, идут по ущелью. Два МиГа – ведущий и ведомый. Там ветер такой, что нас сдувает, вертикальные потоки из них лепешку должны сделать, а они идут. И прямо на душманов. Ракеты сходят с направляющих. Я думаю, когда отворачивать будут? А они не отворачивают – летят дальше. И прямо по позиции, в упор, из пушек, как молотком по тараканам. Раз – и только клочья полетели. И на той же скорости – вверх по горе ушли. В облака. Понял?
Данила не понимал. Когда Рыдник сражался с моджахедами, Данила Милетич учился в университете и тайно сочувствовал афганскому народу.