Рыдник в изумлении вскинул голову. Тон чеченца оставался таким же непререкаемым, как во время прямого эфира, но содержание речи удивительно изменилось. Чеченец не говорил о свободе; он говорил о деньгах.
– В знак доброй воли и того, что мы можем договориться, – продолжал чеченец, – я отпускаю тебя. И двух тяжелораненых. После этого и до передачи денег никаких переговоров не будет. Никто не будет освобожден. Переведете деньги – сможете передать еду и лекарства. Переговоры со мной будешь вести ты. Ты все понял?
– Никаких переговоров на таких условиях не будет. Никто не будет платить деньги террористам, – ответил Рыдник.
– Россия всегда платила за похищения людей. И всегда это делалось негласно.
– Вранье.
Вместо ответа чеченец сорвал с головы шерстяную шапочку, и начальник УФСБ по Кесаревскому краю недоуменно вгляделся в седое, с тяжелыми военными морщинами лицо. Оно было совершенно незнакомо; более того, на улице, в толпе, Рыдник никогда не признал бы в этом худощавом седом человеке чеченца. Если бы не автомат в одной руке и не четки в другой – странные четки с расплющенными пулями вместо бусин… Четки?! Сердце Рыдника споткнулось и пропустило один удар.
– Халид? – недоверчиво сказал генерал-майор ФСБ.
– Салам, Савелий Михайлович.
Рыдник закрыл глаза, а потом открыл. Халид все так же стоял перед ним, и дуло его автомата упиралось в пол. Другой чеченец, стоявший за спиной Рыдника, зашевелился, и его ботинок больно придавил щиколотку. Скорее кожей, чем глазами, Рыдник чувствовал направленный на него автомат.
– Тебя же убили, – тупо сказал генерал.
– И даже неоднократно. По данным твоего ведомства, меня убили двадцать шесть раз.
– Тебе никогда не уйти отсюда живым.
– Жаль. Потому что если я завтра погибну, то послезавтра по Си-эн-эн покажут пленку. О нашем с тобой совместном бизнесе. Начиная с торговли людьми и кончая организацией этого захвата.
Рыдник молчал.
– Ты будешь вести переговоры, – сказал чеченец, – и ты уговоришь заплатить мне деньги.
Халид осклабился и добавил:
– И конечно, как всегда, ты получишь обратно свои тридцать процентов.
Они шли пятнадцать минут, топча свежевыпавший неглубокий снег, и когда они достигли здания, Дани, шедший впереди, повелительно поднял руку.
Под сплетением труб стоял японский игрушечный грузовичок с открытым кузовом, и мягко падающий снег крутился в свете фар. В кузове стоял небольшой ящик, и человек в камуфляже, повернувшись к ним спиной, что-то делал с ящиком. Через плечо у человека висел АК-74. Дверь в операторскую, несмотря на пятнадцатиградусный мороз, была распахнута.
Дани, не оглядываясь на хозяина, сделал знак рукой, и Баров вместе с Карневичем поспешно отступили за угол.
Вдалеке заорала милицейская сирена, через минуту к ней присоединилась вторая, и еще одна.
Подождав минуты три, Баров вышел из-за угла. Грузовичок все так же мягко урчал. Человек в камуфляже лежал у переднего колеса животом вниз и лицом вверх. Он умер раньше, чем успел закрыть глаза, и зрачки его блестели в свете фар.
Данила подошел к покойнику, чтобы забрать у него автомат, и замер, глядя на то, что находилось внутри грузовичка.
Деревянный зеленый ящик со вспоротым боком был набит аккуратными четырехсотграммовыми брусками в желто-серой обертке. Несколько таких брусков было вынуто и связано липкой лентой, и к ним был примотан радиовзрыватель, сделанный на базе радиостанции Kenwood: вместо динамиков провода были присоединены к электродетонатору, вставленному в специально проделанное фабричное отверстие в одном из брусков. Вся конструкция – шашки, детонатор и исполнительный прибор – была еще раз щедро обвязана зеленой изолентой, словно рождественский подарок под елкой.
Подрывник, видимо, готовился закрепить взрывчатку на сепараторе, когда ему свернули шею.
Данила подобрал автомат покойника и вошел в дверь.
Посереди комнаты лежал еще один труп, и из горла его торчала рукоять ножа. Двое операторов установки забились в угол и смотрели на Барова, как на привидение. Дани нигде не было видно. На столе была расстелена газетка, и на ней Баров заметил обрезки проводов и зеленой изоленты.
– Сколько их? – спросил Баров.
Один из дежурных поднял два пальца и показал сначала на мертвеца, а потом на дверь. Баров подошел к пульту и несколько секунд изучал его схему, а потом щелкнул тумблером, устанавливая максимальное давление в сепараторе.
– Что вы делаете? – испуганно спросил Карневич.
Баров щелкнул еще несколькими переключателями.
– Мой завод, – сказал Баров, – что хочу, то и делаю.
Положил автомат на стол и, пододвинув белый крупный телефон, начал накручивать номер. Сотовый Рыдника не отзывался. Сотовый губернатора был занят.
Данила набрал третий телефон.
– Майор? – сказал Данила. – Это Баров. Слушай меня внимательно и не бросай трубку. Тут тебе подвалила работа по профилю. Кесаревский НПЗ захвачен террористами. Их не меньше семидесяти. Они готовили операцию несколько месяцев. Ты меня слышишь?
– Да, – сказал Яковенко.
– Пункт первый, – сказал Баров, – немедленно прекратить подачу нефти на завод. Пункт второй – надо взорвать хранилища сырой нефти. Это сделает любой тандемный или кумулятивный заряд. Бьешь в верх резервуара, где скопились бензиновые пары, и результат гарантирован.
– Это значит взорвать весь завод?
– Нет. Кесаревский нефтеперерабатывающий построен по старой советской схеме. Он построен так, чтобы уцелеть даже при близком ядерном взрыве. Он занимает впятеро большую площадь, чем аналогичный завод на Западе, и за счет этого он не горит, как завод на Западе. Взрыв нефтехранилищ – это просто пожар в нефтехранилищах.